• • • 25 января 2064 • • •

Вздыхая чуть тяжелее, чем обычно, Макс отодвигает на край стола стопку с документами и закрывает ладонями лицо. Такие мимолетные слабости в последнее время он позволяет себе, пожалуй, чуть чаще обычного — до начала семестра меньше суток, а в кипе никому не нужных бумажек конь еще не валялся. Хотя, куда уж там валяться — даже близко не подходил. [float=right][/float]
Макс привык работать ночи напролет. В темное время суток он функционирует куда лучше, чем днем, когда его продуктивность при отсутствии внушительного количества кофеина в организме стремится к нулю. Так получается, что к режиму его приучает как прошлая работа в колледже, так и участие в Сопротивлении: больше, чем семинары, ему нравятся разве что ночные вылазки с отрядом.
Он чуть улыбается, вспоминая прошлые времена. Его связь с ушедшими мгновениями слишком сильна, и легкая улыбка спустя секунду сменяется гримасой боли. Макс тянется к пузатому планеру и, стягивая с края обложку, достает маленькое фото жены: пожалуй, только ее образ способен ненадолго отогнать от него мрачные мысли.
Пряча пару минут спустя снимок на место, Уоррингтон регулирует свет от настольной лампы, приглушая его до такой степени, что буквы на документах становится чертовски сложно различить. Он слишком боится быть обнаруженным, слишком боится, что патрули когда-нибудь все же заметят неяркий свет в окнах его квартиры, и перестраховывается даже несмотря на то, что спустя полчаса такой работы глаза начнут умолять о пощаде. А еще спустя час Макс плюнет на все это дело и отправится спать.

• • •

Максу достаточно даже четырех часов сна для того, чтобы чувствовать себя если не нормально, то хотя бы сносно. Ежеутренняя пробежка вдоль набережной реки Фор отгоняет последние остатки мутных образов из не совсем проснувшегося сознания, и Макс, на полчаса забегая после домой, собирает в свою сумку все необходимые на сегодня документы, планы предстоящих лекций, укладывает туда несколько книжек, термос с кофе и свой планер, с которым не расстается ни на минуту.
До здания университета пятнадцать минут ходьбы бодрым шагом. Вставая довольно рано, Уоррингтон имеет возможность приходить раньше остальных преподавателей с кафедры — правда, иногда он ловит себя на мысли, что такое поведение может показаться чуть подозрительным, но менять свои привычки пока не планирует. Он сверяется с графиком и оставляет на столе в личном крохотном кабинете за лекторным залом свой кофе, и к началу лекции уже поджидает своих новых студентов за высокой кафедрой.
Ему чертовски не везет в этом году с его факультативами. Их в весеннем семестре определили для тех специальностей, которым такие предметы просто даром не сдались, но как Макс ни старается убедить ответственных за учебные программы, сделать ничего не удается. Он  имеет слишком мало влияния; рядовой преподаватель  — тем более факультативов, а не основных классов — должен не высовываться и помалкивать. Этот урок Макс усваивает очень хорошо.

Сегодня у него медики. Он уже не пытается спрашивать себя, зачем этому направлению социология, он здесь только для того, чтобы отвести лекцию, дать задание, а потом повторять эту последовательность вплоть до летнего экзамена, чтобы в итоге отделаться от них и иметь возможность надеяться на то, что осенью ему наконец дадут реально заинтересованную в предмете группу.
Вереница сонных студентов подтягивается в аудиторию ровно в половину девятого; пожалуй, каждый третий из них сейчас наверняка мечтает вернуться в свою теплую кровать и поспать еще немножко. Макс, глядя на них, чуть заметно усмехается. Отталкиваясь от кафедры, он поворачивается к своей новоиспеченной группе спиной, чтобы написать крупными буквами на доске свое имя — вряд ли они, конечно, сочтут нужным вообще его запоминать, но формальности есть формальности, а меньше всего на свете Макс хочет отхватить потом от начальства за несоблюдение протокола.
— Доброе утро, класс! — приветствует он студентов. Скользя взглядом по лицам присутствующих, Макс приходит к выводу, что не все так плохо, и на него смотрят если не все, то по крайней мере большинство. — Меня зовут Макс Уоррингтон, для вас — мистер Уоррингтон, и в этом семестре я буду преподавать у вас сжатый курс социологии, и если кто-то имеет какие-то претензии по наличию у вас в расписании подобного предмета, все жалобы прошу направлять в деканат, а не мне. А сейчас…
Макс прерывается, хмурясь. Он поворачивает голову на легкий скрип входной двери: в аудиторию буквально вваливается опоздавшая девушка. А вот это уже интересно: Макс не припомнит, чтобы когда-нибудь на его памяти обычно собранные и ответственные исцеленные молодые люди приходили не вовремя.
— Опаздываете, мисс, — начинает Уоррингтон, оглядывая студентку. — Пожалуйста, займите ваше место. Как вас зовут?
Неотрывно глядя на девушку, Макс тянется к документу со списком студентов. Правда, скорее чтобы немного припугнуть возможными последствиями, а не ради чего-то еще.

Отредактировано Max Warrington (2016-05-03 14:05:19)

Макс не любит, когда ему что-то мешает. Он любит, когда лекция идет строго по запланированной заранее траектории, нравится начинать и заканчивать вовремя, нравится получать отдачу от студентов и быть уверенным в том, что он плясал все эти полтора часа у доски вовсе не зря.
Ему совсем не нравится, когда его прерывают. [float=right][/float]
Наблюдать за растерявшейся на долгую минуту студенткой весьма забавно, Макс мог бы смотреть на нее много дольше, если бы время, отведенное на лекцию, ему позволяло. Уоррингтон подцепляет со стола лист со списком учеников и подносит к лицу, делая вид, что выискивает в нем фамилию девушки. На самом деле, он позволяет себе на конец от души улыбнуться, и жалеет лишь о том, что не имеет возможности еще и рассмеяться — пожалуй, это было бы весьма уместно. Вскользь посматривая на прошедшую на свое место Эллисон МакГроув, Макс достает забытый с утра за ухом карандаш и все же делает пометку в списке. Теперь рядом с ее фамилией красуется одинокий плюс.
— Попрошу вас не опаздывать на следующую лекцию, — Макс возвращается к доске, откуда стирает свое имя. «И попрошу не выводить больше меня», — думает он, пока записывает несколько важных для дальнейшей лекции терминов.
Он погружается в объяснения и рассуждения на следующие полчаса, наконец снова оказываясь в своей стихии. Он чертовски сильно любит что-то объяснять, отвечать на те вопросы, в которых чувствует себя уверенно; любит делиться информацией с людьми и знать, что рано или поздно она им все же пригодится. В какой-то момент Макс увлекается так сильно, что едва не усаживается на стол: он часто делал так раньше, еще в отряде в Уотервилле, когда разговаривал с коллегами. Но сейчас едва успевает одернуть себя и снова вернуться за кафедру, чтобы опереться на нее и впиться в нее пальцами, удерживая себя от необдуманных действий, напуская на лицо маску безразличия. В такие моменты у него даже меняется голос, становится более холодным и жестким.
Он успешно скрывается от системы в этом городе вот уже около двух лет. Этот семестр — третий, который он проводит в университете Мэна, и еще ни разу в нем не усомнились. Макс расценивает такой результат как весьма достойный.
Вот только не всем в этом городе, судя по всему, удается держать себя в руках. Крохотная искорка сомнения поселяется в сознании Уоррингтона, стоит ему только увидеть опоздавшую девушку. Он наблюдает за ней следующую часть лекции — осторожно, чтобы не заметила ни она, ни все остальные в аудитории. Эллисон МакГроу слишком сильно отличается ото всех, кто сидит рядом с ней: она другая. Возможно, она не замечает этого сама, такое весьма трудно не только заметить, но еще и сдерживать в ее возрасте Макс вспоминает себя лет  в двадцать и только и может, что вздохнуть, да сжать покрепче черный маркер в пальцах.
Она слишком живая по сравнению со всеми, кто сит рядом с ней. И это очень, очень плохо.
Макс снова возвращается к доске и своим схемам на ней. Так или иначе, лекция сама себя не расскажет. Он переключается со своих мыслей к своему любимому предмету всегда на удивление быстро; когда тебя что-то захватывает, практически перестаешь замечать все, что происходит вокруг. И Макс еще какое-то время замечает только доску и слайды на большом экране для проектора, но так же быстро переключается на возню и шум, начавшийся в аудитории. Первым же делом он выхватывает взглядом уже успевшую попасть в его поле зрения ученицу: МакГроу, перегнувшаяся через парту к соседке спереди, весьма неудачно пытается вернуться на свое место, попутно задевая все свои вещи, которые с грохотом валятся на пол, разлетаясь в стороны.
Уоррингтон хмурится, а Эллисон получает по заслугам: на нее пристально смотрит абсолютно каждый студент рядом с ней, и от осуждения в их взглядах лично Максу захотелось бы убежать на край земли. 
— Мисс МакГроу, потрудитесь объяснить мне, что происходит? — Макс старается говорить как можно спокойнее. Пока остальные ученики возвращаются к своим записям и ожидают дальнейших увлекательных рассказов про социологию, он проходит вдоль парт к месту Эллисон и наклоняется за упавшей к соседнему стулу ручкой. — Хотя нет, не стоит, можете не трудиться.
Он смотрит на нее с легким прищуром, когда протягивает ручку и кладет на парту рядом с тетрадкой, которую она поднимает сама.
— Во сколько у вашей группы сегодня заканчиваются занятия? — он продолжает выжидающе смотреть на девушку. — Будьте добры, зайдите ко мне в кабинет после лекций.
Макс возвращается к доске, но вернуться мыслями к предмету у него получается из рук вон плохо. Все же, контролю ему еще учиться и учиться. И что-то ему подсказывает, что наличие этой девчонки в аудитории может существенно усложнить все его попытки держаться и выглядеть, как исцеленный.

Первый день весеннего семестра проходит без перерыва на обед, Макс так загружен ворохом административных дел, что не успевает перехватить даже какую-никакую захудалую печеньку. Три остальные лекции проходят куда более мирно, чем самая первая, и Макс, возвращаясь в кабинет и закрывая поплотнее дверь, позволяет себе от души потянуться и рвануть потом к термосу с кофе — есть шанс, что он еще горячий.
Огромный плюс работы в большом университете, пусть даже и не на полную ставку, в том, что у каждого из преподавателей есть не только приписанная им аудитория, а какой-никакой, но все же отдельный кабинет. Чаще всего размером не больше обычной кладовки, он служит складом для документов, уличной одежды и чуть реже — для приема пищи. Уоррингтон с первого же дня затаскивает туда стол, занимающий добрую часть пространства, тем самым устраивая себе полноценное место для проверки заданий и заполнения бумаг. Он не любит брать работу домой, предпочитая разделять ее от личной жизни.
Хотя какая уж личная жизнь может быть у таких людей, как Макс.
Держа в руках теплую кружку с кофе, он подходит к окну, сквозь жалюзи рассматривая покидающих здание учеников. Он далеко не сразу вспоминает о том, что один из студентов как раз должен в скором времени к нему зайти, а когда вспоминает, даже думает сделать какую-нибудь ставку на то, придет к нему Элли МакГроу или нет. Пожалуй, если придет, то он закроет глаза на то, что она устроила на лекции. А если же нет...

Едва слышный голос вдалеке, вероятно еще даже за аудиторией, подсказывает ему, что гостей все же придется принимать. Макс ставит на стол свой кофе и идет к двери, чуть хмурясь внезапным мыслям в своей голове. Меньше всего на свете он хотел бы реагировать не как надо, но что-то внутреннее решает за него.
Верхний свет в аудитории погашен заботливым уборщиками. Макс замечает силуэт на пороге и идет навстречу, не собираясь отзываться на свое имя.
Очередная волна ярости из-за безалаберного поведения девчонки прокатывается с ног до головы, и Макс сам не понимает, как оказывается рядом с ней — еще ближе, — а через секунду уже вжимает ее в стену, одной рукой упираясь в дверной косяк. Он склоняется к ее лицу, тянется к уху, и готов поклясться, что тут же ловит ее запах: Элли МакГроу пахнет умопомрачительной смесью страха, трепета и удивления. Макс не знает, что преобладает в этом букете, да и узнавать не спешит.
— Тише, — шепчет он ей, замечая, что его дыхание чуть шевелит ее волосы. — Ты что, последняя дура, МакГроу? Зачем ты так подставляешься, ты сошла с ума и жаждешь оказаться в Крипте? Могу устроить! Держи свои эмоции в руках и веди себя прилично.
Прилив ярости спадает с Макса так же быстро, как и охватывает его. Он задерживается возле Эллисон еще на несколько долгих, тягучих и раскаленных мгновений, а после отстраняется, скользнув взглядом по ее лицу. Судя по застывшему на нем выражению, она прекрасно его понимает.

По телу бежит холодок, стоит только отстраниться окончательно. Макс идет до своего кабинета, не оглядываясь на девушку ни разу, и открывает дверь, застывая в ожидании того, пока она пройдет. Она не проходит, а скорее проскальзывает — как человек, осознающий свой проступок. Но вот исправится ли?
Макс закрывает дверь, а после едва слышно запирает ее на ключ: он не хочет, чтобы какой-нибудь случайно забредший сюда коллега увидел его и Эллисон вдвоем, тогда вопросов точно не оберешься.
— Присаживайтесь, мисс МакГроу, — Макс ставит ей стул по другую сторону своего стола, а сам занимает свое место. — Тетрадь и ручка с собой? Будете писать. [float=right][/float]
Он почти не смотрит на нее: мимолетные взгляды, которые она вряд ли замечает, не в счет. Макс раскрывает учебник по социологии на нужной странице и кладет перед девушкой. Между ними — чертовы полметра, и Макс едва сдерживается, чтобы не отодвинуться немного дальше, на всякий случай, но остается на месте и указывает пальцем на пометку на странице.
— Отсюда, — он переворачивает лист. — И вот до сюда. То, что вы пропустили с утра. Правда... если вы вдруг предпочли и дальше меня не слушать, то придется вам сегодня задержаться здесь на подольше.
Уоррингтон улыбается. Совсем чуть-чуть, самым уголком губ, и очень надеется, что Эллисон примет это за ободряющую улыбку, а не гримасу отвращения.
Макс откидывается на спинку своего стула и на следующий час погружается в планы занятий на грядущие дни.

Затекшая от долгого сидения в одной позе спина начинает просить пощады весьма неожиданно. Уоррингтон кидает взгляд на настенные часы: начало седьмого. Судя по тому, что Эллисон все еще пишет, можно сделать вывод, что и середину лекции она успешно пропустила. Иначе что там можно писать так долго?
Макс поднимается из-за стола. До шкафа всего полтора шага в этом крохотном пространстве, и он тянется за чистой кружкой, в которую наливает оставшийся в термосе кофе: запах такой же чудесный, как и с утра. Кружка отправляется на стол к Эллисон, Макс осторожно ставит ее чуть поодаль, чтобы ненароком не задела — зная ее удачливость, она может.
— Если хочешь, — его голос ниже, чем раньше, хотя до шепота еще далеко, но спустя секунду снова наливается холодом и серьезностью: — Вы закончили, мисс МакГроу?
На этот раз он смотрит на нее и не может отвести взгляда.

Отредактировано Max Warrington (2016-04-29 09:38:13)

• • • 1 февраля 2064 • • •

Лежа в своей постели, Макс перекатывается на спину и смотрит в потолок. У него не получается заснуть уже второй час, и, бросая беглый взгляд на будильник на прикроватной тумбочке, Уоррингтон думает о том, что попытки уснуть снова этим утром будут уже весьма и весьма бессмысленны.
Первая учебная неделя наваливается на него практически неподъемным грузом. Это начало семестра слишком сильно отличается от предыдущих — Максу мало того, что приходится подстраивать материалы под совершенно другие группы и потоки, так еще и мириться с присутствием в аудитории некоторых особенных студентов.
Макс переворачивается на бок и сминает руками подушку в тугой валик, прижимается щекой к прохладной стороне и прикрывает глаза. Эллисон МакГроу выбивает почву у него из-под ног своим поведением, своими взглядами, своими неловкими действиями. Он буквально идет ва-банк, припирая ее к стене в их первый же учебный день; он говорит ей такое, за что головы могут лишиться они оба. Но она молчит, не отрицая предположения Макса и не подтверждая их, заставляя его тем самым чуточку усомниться в своих мыслях. Но где-то в глубине души Макс по-прежнему уверен в том, что процедура никак не затронула Эллисон, ему нужно лишь еще немного времени, чтобы окончательно в этом убедиться.

Пытаясь подавить зевок, Макс откидывает одеяло и встает. Часы показывают пять пятнадцать — что ж, немного раньше, чем обычно. До утренней пробежки еще сорок пять минут, и если он не хочет привлекать к себе внимание особенно ранним выходом, стоит переждать это время дома — благо, Максу, как преподавателю, всегда есть, чем себя занять. Бесконечное море учебных планов и табелей с отметками не дают ему расслабиться ни на минуту.
Вот только это утро, кажется, ему вовсе не суждено провести за бумагами. Он тянется к телефону, который использует для связи с отрядом, намереваясь сделать еженедельный контрольный звонок, но они опережают его, и мобильный вибрирует в его ладони, прося ответить. Плохой знак — они редко звонят первыми. Макс нажимает кнопку и подносит телефон к уху, прокручивая в голове варианты того, что может услышать.
Он ничего не успевает рассказать, спросить или ответить. Не успевает поинтересоваться, как поживают его друзья, нет ли вестей о брате и справляется ли где-то там со своей ролью Анна, играющая в другом городе его якобы жену. Телефон выскальзывает из руки и падает на пол; Макс вовсе не тот, кто может словить подобное помутнение от новостей и перестать контролировать свои руки — но, черт, известия о смерти некогда знакомых ему людей никогда не будут проходить для него бесследно. Он никогда не научится реагировать на такое спокойно. [float=right][/float]
Макс тяжело опускается обратно на кровать. Эрни и Майлз, убитые этой ночью, не были ему очень близки, но каждый член отряда Сопротивления был ему без уговоров и формальностей— братом, семьей. Тем, кто преследует ту же цель и идет к ней теми же путями.
В который раз Уоррингтон убеждается в том, что его лютая ненависть к системе, впившейся своими хищными лапами в общество, непоколебимая и единственно верная. Не проходит и дня, когда он не был бы убежден в том, что выбрал правильную сторону и занял верную позицию — с момента, как он присоединяется к Сопротивлению или даже с момента, как погибает его жена, его первая и самая искренняя любовь, ничего в нем не меняется. Он всегда был, есть и будет поборником свободы; рамки и ограничения — это то, что заставляет его сопротивляться еще сильнее. И чем дальше заходит правительство в своих действиях, чем дальше стискивает людей в своих ежовых рукавицах, тем сильнее готов Макс пытаться дать им отпор. Даже если ничего не выйдет сразу — пускай. Он твердо уверен в том, что даже его мизерный вклад в общее дело поможет однажды повернуть все так, как будет единственно правильно.
Макс соскакивает с кровати и отправляется бегать, в кои-то веки плевав на то, что скажут люди вокруг.

• • •

Он не может найти себе места все утро. Приходя после пробежки и сборов в университет, Макс закрывается у себя в кабинете на двадцать долгих минут и, дрожащими руками сжимая термос с очередной порцией кофе, смотрит в окно, встречая и провожая взглядами спешащих получать знания студентов. Он безумно жалеет, что не может просто так отпроситься и уйти, не может покинуть город, чтобы быть сейчас рядом с отрядом и с теми, кто нуждается в его поддержке и присутствии. Группам, у которых он сегодня ведет, он нужен куда меньше, чем попавшим в беду друзьям.
У него сегодня, как и неделю назад, медики. Макс выходит из кабинета нехотя, предвкушая веселую лекцию и очередные странные выходки одной из студенток. Эллисон, как ни странно, сегодня не опаздывает — пожалуй, если бы она пришла не вовремя, Уоррингтон накинулся бы на нее едва ли не с порога. У него едва получается сдерживать себя первые полчаса, он почти не смотрит на студентов и безотчетно тараторит текст сегодняшней лекции, едва вспоминая порой останавливаться, чтобы те, кто хочет записать, хоть кое-как успевали это делать. У него внутри сейчас слишком тугой, слишком растревоженный комок нервов, тревоги и печали; Макс несколько раз роняет свой маркер и буквально молится, чтобы ничего сегодня не отвлекало его предмета.
Его молитвам, правда, не суждено быть услышанными.
Он поворачивается на шум резко, так, что едва не начинает кружиться голова. Эллисон МакГроу попадает в поле зрения тут же — склонившись к полу, она что-то ищет.
— Мисс МакГроу, — пожалуй, Макс мог бы шипеть сейчас, если бы умел. — Не поленитесь объяснить мне, чем вы сейчас занимаетесь?
Он дает ей полминуты на ответ, но когда слышит лишь тишину, возвращается к доске и продолжает рассказывать про социальные институты. Оборачиваясь снова спустя десять минут, он находит Эллисон за попыткой вырвать лист из своей тетради. Когда страница с мерзким шорохом поддается ее стараниям и оказывается у нее в руке, Макс сверлит МакГроу уничтожающих взглядом, но молчит.
Он выходит из себя окончательно только под конец лекции. Юной Эллисон, похоже, слишком сильно нравится разбрасывать по аудитории свои вещи, что она показала Уоррингтону еще на прошлом занятии. Макс готов запустить в нее маркером, но берет себя в руки и срывается с места, быстро преодолевая расстояние до студентки, опять пытающейся собрать упавшую на пол канцелярию.
— Мисс МакГроу, — начинает Макс, но не знает, как продолжить. Какого рожна? Какого черта? Что за фигня? — Если вас не интересует мой предмет, то вы все еще не в праве мешать слушать его остальным. Ваше поведение заставляет меня делать неутешительные выводы как о вас, так и о вашем воспитании. Я попрошу вас снова зайти ко мне после всех лекций, если вы не хотите, чтобы сегодняшние инциденты проследовали к заведующему учебной частью.
Он снова не ждет от нее каких-либо слов. Дать домашнее задание и скрыться в своем кабинете, хлопнув дверью сильнее, чем следовало бы — единственное, на что он способен.

Отредактировано Max Warrington (2016-05-03 13:57:20)

К концу дня едва заметная тяжесть в голове перерастает в назойливую, зудящую боль. После обеда Макс попадает к заведующему сам, без помощи Эллисон МакГроу — тому срочно нужны новые отчеты, на которые у Макса совершенно нет времени и сил. Но грозный взгляд с прищуром не оставляет какого-то выбора: значит, придется задержаться сегодня и даже поработать на выходных.
Он намеренно не возвращается во второй половине дня в свой кабинет. Там его ждут кофе и телефон, но радости не будет ни от первого, ни от второго. Макс понимает, что будет способен сейчас только на ежеминутную проверку сообщений, в надежде услышать хоть что-нибудь от отряда. [float=right][/float]
Выбор падает на библиотеку, и Макс коротает время с увесистой книгой в руках, теряясь среди страниц так сильно, что перестает следить за часами, и срывается с места, прихватывая с собой и книгу, чуть позже нужного - но надеется на то, что у Эллисон хватит ума дождаться его возле аудитории. Потому что если нет, то отвечать за это придется уже совсем не перед Уоррингтоном.

"Когда-нибудь я прибью этого любителя гасить свет", — думает Макс, ныряя в темень аудитории. Он привык к мраку уже давно, но все равно каждый раз готов открутить руки уборщику, который ради экономии гасит свет абсолютно везде.
Сумка с учебниками приятно тяжелит плечо. Макс почти добирается до своего кабинета, но в паре шагов до него встречает препятствие, непроизвольно вскидывает руки в попытке одновременно защититься и защитить.
Уже знакомый терпкий запах бьет в нос, и Макс понимает, что причина львиной доли его последних бед стоит сейчас перед ним, окруженная темнотой и начинающим раскаляться воздухом. Его ладони опускаются ей на плечи, останавливая и не давая шагнуть назад снова: "Не стоит, Элли, ох не стоит пытаться уйти". Она замирает, и Макс готов поклясться, что слышит едва сдавленный выдох — в тот самый момент, когда его пальцы чуть сильнее сжимают, судя по всему, обнаженное плечо. И требуется всего пара секунд, чтобы убрать руку: скользнув чуть вниз, обведя ключицу и задев шею. Но секунды растягиваются на целую вечность, и Макс, наконец делая шаг в сторону, едва узнает свой собственный голос:
— Не стоит спешить уйти, мисс МакГроу. Нас с вами ждет впереди занимательная беседа, — Уоррингтон обходит Эллисон и открывает дверь в свой кабинет. Он уже изучил всю аудиторию так досконально, что открыть замок без света не составляет труда. Но, включая освещение внутри, щурится от смены яркости, на мгновение теряя способность видеть.
Проходя за свой стол, Макс не оглядывается. Он знает, что МакГроу теперь точно не уйдет, но приглашать в кабинет не спешит - зайдет сама, когда посчитает нужным. Она присоединяется к нему спустя минуту; Макс успевает выложить книги из сумки и дотянуться до оставленного с утра на подоконнике термоса — заряд бодрости ему сейчас точно не помешает.
— Присаживайтесь, — он кивает на стул, с которым Элли, впрочем, уже знакома. — И поведайте мне дивную историю о том, в честь чего вы устроили весь этот цирк на моем занятии.
Макс переключается на стопку ведомостей у него на столе. Отчет для заведующего все никак не выходит у него из головы, и потребуется довольно много информации, чтобы его составить. Уоррингтон отрывается от бумаг только в тот момент, когда понимает, что тишина в кабинете уж слишком затягивается.
Он поднимает взгляд на Эллисон, наверное, впервые за все время используя эту возможность, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Ее внешность никак нельзя назвать заурядной, среднестатистической или обычной. Эллисон выделяется даже среди своих одногруппниц — вероятно, по большей части из-за своего живого взгляда и разнообразного набора эмоций. Он понимает, что задерживает на ней взгляд дольше, чем следовало бы по нормам приличия, слишком поздно.
Но подавить повисшее напряжение на пару с тишиной он решает весьма банальным способом: резко поднимается с места и отходит к стеллажам, прихватывая с собой термос. Ставя кружку на полку, неспешно откручивает крышку и наливает себе уже почти остывший кофе. Возвращаясь обратно, он решает не садиться снова напротив; Макс ставит кружку на стол и облокачивается на столешницу — не со своей стороны, а со стороны Эллисон. Их разделяет меньше двадцати сантиметров, и Макс сокращает это расстояние еще, наклоняясь к ней.
— Чем дольше вы будете молчать, мисс МакГроу, тем дольше мы здесь с вами просидим. Хотите провести весь вечер в моей компании? Замечательно. Вот только я этого совсем не хочу, поэтому будьте добры, возьмите себя в руки, ответьте на мои вопросы, и мы разойдемся с вами по-хорошему. Не стоит наживать себе врага в лице меня. Семестр долгий, а я требовательный.
Макс скрещивает руки на груди и чуть отстраняется. Он упивается ее испугом, ему доставляет удовольствие наблюдать за выражением ее лица, но тишина в кабинете давит все сильнее, и молчать дальше самому не получается.
— Не стоит думать, мисс МакГроу, что я слепой. Я все прекрасно вижу и все прекрасно понимаю. Недаром я изучаю общество, и вы, — он указывает пальцем на Эллисон, — мой непосредственный предмет изучения. Но не надо мне мешать, хорошо? Не нравится предмет — отлично, ваш выбор, сидите на своем месте и ведите себя прилично. Но не надо делать то, что делаете вы.
Макс отталкивается от стола и обходит его, возвращаясь к своему месту. Он упирается руками в столешницу и снова склоняется к Эллисон.
— Не надо меня злить, — чеканит он, буквально выплевывая слово за словом. Макс подкрепляет свои слова громким ударом кулака по столу, а после падает на свой стул, поворачиваясь к окну. Сидя теперь боком к своей студентке, он сжимает пальцами виски. Эта головная боль сегодня ему совсем не к месту. Как не к месту и мисс МакГроу.

Отредактировано Max Warrington (2016-05-15 10:34:45)