Пьянит заведомая ложь,
В неё на миг поверил сам,
Так обезумел от тепла.
Я  ч е л о в е к  с о  с н я т о й  к о ж е й,
Каждый поцелуй, как шрам,
Каждая слеза - игла.

Боль... Бесконечная, всепоглощающая боль, от которой не спасут никакие обезболивающие и от которой не поможет уйти алкоголь. Она поселяется внутри, грызет меня, словно голодный волк, и упивается страданиями. Никто не способен сбежать от нее, никто не способен существовать с ней. Безвыходная ситуация, итогом которой станет либо смерть, либо сумасшествие. И, честно говоря, я не знала, что придет раньше и чего сильнее жаждал мой измученный разум.
Я несколько дней бродила по Диким землям, сходя с ума от жажды, голода и боли, думала, что именно там мне и суждено умереть и даже молила о скорой смерти. Но судьба распорядилась иначе, даруя мне еще один шанс в виде того самого места у ограды, через которое в свое время провела меня Мейзекин прямо в лапы садиста-брата. Мой измученный разум напомнил мне о ее словах, о бреши в защите Портленда, о кусочке забора, что не находился под напряжением. Не было причин доверять ей, но я рискнула. И благодаря этому мои разбитые в кровь ноги вновь ступили на землю родного города и каким-то чудом я даже не попала в лапы пограничников, измученным телом перелезая через ограду. Хотя они сейчас пугали меня меньше всего, как впрочем и смерть от электричества больше не казалась такой уж страшной и даже в какой-то степени манила обещанием освобождения.
Я почти ослепла от боли, мои ноги то и дело предательски подгибались, роняя изувеченное тело на твердый асфальт. В агонии я путала ноги и руки, забывала как дышать, но все-таки продолжала упрямо продвигаться вперед, порой просто переползая от дома к дому по стеночке. Словно пьяная. Или как восставший из могилы труп. Впрочем, последнее предположение не так уж сильно отличалось от истины.
Мне все еще было смертельно страшно, я в ужасе представляла, как Он догоняет меня, как пугающе звучит его смех, и лишь надеялась, что Дори смогла уйти и больше не вернется к этому монстру. Сама же я решила, что живой больше не дамся и если будет нужно - разобью собственную голову об асфальт, лишь бы больше не пережить того, что я пережила за проведенные в подвале дни. Честно говоря, я не знаю, зачем продолжала бороться, когда мое тело и поврежденный разум молили о смерти. Наверное, лишь ради Алексис, ради своей девочки, которую просто необходимо было предупредить об опасности. Почему-то я знала, что ОН не остановится на достигнутом. Я видела эту безумную жестокость в его взгляде, черном, словно ночь.
Я даже не поверила своим глазам, когда оказалась у студенческого общежития. На самом деле, я вообще не верила, что сумею добраться до сестры незамеченной, но вот она я здесь и это предает полумертвому телу сил. Ее окно как всегда приоткрыто - Алекс всегда душно, а боятся преступности в Портленде не считается нужным, ведь ее в принципе и нет. Хотя я то умудрилась попасть в лапы к садисту, потому надо бы сказать сестре быть более осторожной. Но это потом, а сейчас мне предстояло самое сложное - попасть в квартиру к своей девочке. Через окно. Со сломанным ребром и изувеченным телом.
Я подпрыгиваю и хватаюсь за подоконник окровавленными пальцами и тут же едва не кричу от боли в грудной клетке. Тянусь изо всех сил, бьюсь за каждый отвоеванный сантиметр. И в тоже время умираю от боли. Все это кажется нереальным, невозможным, тем, что выше моих сил. И все-таки каким-то чудом я оказываюсь на подоконнике прежде чем отключаюсь. И с громких всхлипом боли, захлебываясь собственными слезами, падаю на пол ее уютной комнаты, теряя сознание от невыносимой боли.

Темнота постепенно отступает, но я борюсь за нее, не хочу избавляться от ее успокаивающих объятий. Даже в бессознательном состоянии я слышу ЕГО безумный смех, что окутывает меня липкой пеленой ужаса, но зато я не чувствую боли. Не хочу возвращаться в тело, сводящее с ума невыносимой агонией, хочу раствориться в окружающей меня темноте, стать ее частью. Но почему-то именно в этот миг перед моими глазами проносятся воспоминания из детства, словно картинки, неестественно яркие для этой тьмы.
Я вижу себя и отца. Велосипед, лежащий на асфальте - у него все еще крутится колесо, а на руле свежеободранная краска. Рыжеволосая девочка лежит на земле и кричит, словно ее пытают. Ее нога вывернута под неестественным углом, а лицо и руки в кровоточащих ссадинах.
- Папочка, папа, папа, мне так больно! Прекрати эту боль, пожалуйста, пусть она закончится! - рыдает девочка с красным бантиком на вьющихся волосах. В тот день я сломала ногу, когда отец учил меня кататься на велосипеде. Это я помнила отчетливо, а вот наш разговор вспомнить не могла. До этого момента.
- Винни, солнышко, только не закрывай глаза, оставайся со мной, ладно? - по щекам отца текут слезы и я знаю, что он бы все отдал - лишь бы только забрать боль своей дочери. - Скоро приедет врач и не будет больше так больно. Обещаю. Не плач, слышишь? Боль означает, что ты еще жива.
Тогда мне казалось, что ужаснее боли и быть не может, но сейчас я понимала, как же сильно ошибалась в тот момент. Но рядом со мной был отец, он помог мне справиться со всем, а сейчас был мертв. Из-за меня. И эта боль казалась справедливой расплатой за содеянное.
Меня приводят в сознание слова сестры, я чувствую, как она хлопочет над моими ранами, но не сразу нахожу в себе силы открыть глаза. А когда у меня все-таки получается - захожусь в рыданиях, внезапно растеряв всю свою выдержку.
- Воды, - наконец хриплю я едва слышно и захожусь в кашле. Смотрю на сестру умоляюще и чувствую себя так, словно не пила целую вечность. - Принеси мне пожалуйста воды.
Я сама прошу сестру сходить за необходимым мне, но, когда она уходит, впадаю в панику, в каждой тени видя ЕГО глаза. Не выдерживаю и тихонько зову Алекс, надеясь, что меня услышит она, а не соседи.
- Ты должна быть осторожна, слышишь? - хриплю едва разлечимо и цепляюсь за руку Алексис для пущей убедительности. - Он... он м-мможет прийти и за тобой. Он монстр. Животное. Он найдет нас!
Захлебываюсь слезами и смотрю на сестру, пытаясь взглядом предостеречь ее, попросить быть осторожной. Пью принесенную ей воду, обливаясь и с трудом удерживая стакан в трясущихся руках, а потом и вовсе сл стуком роняю тот на пол и закрываю лицо руками.
- Больно, - хнычу, позволяю себе быть слабой с сестрой. - Почему мне так больно?
По щекам вновь покатились слезы и я поспешно их вытерла. Мне хотелось плакать, скулить от беспомощности, но так поступали лишь слабые, никчемные девушки. Я же не такая, Алекс всегда твердила, что я сильная. Поэтому я сомкнула губы и решительно села на кровать, не выпуская боль наружу.